И даже небо было нашим - Паоло Джордано

– Что с тобой? – спросил Берн.

– Долго еще ехать до гостиницы?

Васса махнула рукой, указывая вперед.

– За мостом начинается центр города. Хотите еще анекдот про гусаров?

– Сейчас лучше не надо, – вежливо ответил Берн. Он со страхом смотрел на меня.

– Какие же у них лица испуганные, – произнесла Васса, обращаясь к самой себе.

Колонны в вестибюле гостиницы были облицованы пластиком с имитацией под мрамор с прожилками. Полы устилало однообразное красное покрытие. Сонные служащие в форме, сидевшие по углам, смотрели, как мы предъявляли паспорта, заполняли анкеты и получали последние инструкции от Васса.

– Жду вас здесь в пять часов, с полной баночкой спермы. И вот вам совет от Вассы: выпейте предварительно рюмку водки, но только одну, и заешьте кусочком сала. От этого сперма будет качественнее. Секрет Тараса.

Мы покатили чемоданы к лифтам. У меня было впечатление, что все здесь знают, зачем мы приехали.

В нашем номере на третьем этаже единственное окно выходило на парковку, заваленную строительным мусором. По другую ее сторону стояло почти такое же высокое здание, как наша гостиница, то ли наполовину обрушившееся, то ли недостроенное. Я заперлась в ванной, а Берн повалился навзничь на кровать, не сняв плюшевого покрывала. Я наполнила ванну и сидела в ней так долго, что можно было раствориться, хотя вода, вытекавшая из кранов, показалась мне такой же грязной, как и все остальное. Но, по крайней мере, она была горячей, и меня перестало трясти от холода.

Берн решил в точности выполнить рекомендации Вассы. Я хотела остаться в номере, залезть под одеяло и ждать, но он заставил меня одеться. Мы должны были найти сало.

Когда мы вышли на Крещатик, на нас обрушилась волна арктического воздуха, ледяного и жесткого. Мы шагали больше получаса, сначала мимо парка, потом по бульвару, который спускался вниз и привел нас на железнодорожный вокзал. Площадь перед ним напоминала громадный каток: она была сплошь покрыта льдом. А люди, которые ходили по этой площади (одни мужчины, в беретах, низко надвинутых на глаза), произвели на меня такое сильное впечатление, что я стала умолять Берна поскорее увести меня оттуда.

Мы вернулись назад тем же путем, каким пришли, – поднялись вверх по бульвару. Увидели кафе и вошли. Это заведение, казалось, застряло в прошлом веке. На окнах – кружевные занавески, на стенах – деревянные панели, разноцветные мигающие лампочки, как на Рождество, и официантка в национальном костюме, не говорящая по-английски. Берн сумел жестами заказать кофе для нас обоих и сало для себя. Сало было нарезано крупными продолговатыми кусками, а рядом лежали ломтики соленых огурцов.

– Выглядит отвратительно, – заметила я.

– Но нужно для дела, – весело ответил Берн, двумя пальцами взял с тарелки полоску сала и опустил в рот, словно это была живая ящерица. В животе у меня опять начались рези. Берн съел все сало, которое было на тарелке.

До пяти часов еще оставалось время, и он захотел пройтись. У него голова шла кругом от первого путешествия за границу, так далеко от Специале (если не считать тех таинственных лет, которые он провел с отцом в Германии, но в таком юном возрасте у людей еще не формируются связные воспоминания: как бы то ни было, он никогда не рассказывал об этой поре своей жизни). Даже пар, который образовывался в воздухе от нашего дыхания, казался ему чем-то небывалым. Я решила разделить его эйфорию – в конце концов, это было наше свадебное путешествие. Странное, омраченное заботой, но все же свадебное путешествие. Данко и другие думали, что мы купили тур в Будапешт и сейчас находимся там. Я могла вообразить себе, что это было правдой.

Когда мы вернулись в гостиницу, другие пары уже собрались вокруг Вассы в одном из уголков вестибюля. Она протянула к нам руки и без стеснения во весь голос крикнула:

– Вот и вы, наконец. Давайте банку!

Она спросила Берна, нужны ли ему журналы с фотографиями, чтобы вдохновиться, у нее в сумке их было достаточно. Берн отказался, хоть его и заворожила ее наглость. Он попросил меня подождать в вестибюле. Васса провела меня к креслам и почти заставила сесть в то единственное, которое еще оставалось свободным. Дама, сидевшая по соседству, повернулась ко мне и сказала:

– Вчера у меня толщина эндометрия была четырнадцать миллиметров. Санфеличе говорит, это идеально.

Она не представилась, не подала руки, не произнесла одну из тех пустых фраз, какими обычно начинают разговор, а просто доложила о толщине своего эндометрия. Затем добавила:

– Мы приезжаем уже в седьмой раз. Но во все прошлые посещения он был тоньше. А вы заметили, сколько снега на улице?

Она вновь повернулась ко мне спиной и стала слушать Вассу, рассказывавшую своим подопечным все тот же анекдот про гусаров, который несколько часов назад не вызвал у меня даже улыбки. А я не сводила глаз с двери лифта в глубине вестибюля, пока из нее не вышел Берн. Он пересек вестибюль и на глазах у всех вручил банку Вассе, не выказав при этом ни малейшего смущения.

– Вы последний, – сказала она и рассмотрела банку на свет. – Хорошо, хорошо, тут много. Знаете, как говорят у нас в Киеве? Всегда нужно иметь запас на черный день. Потому что рано или поздно он приходит. Он всегда приходит. Черный день.

На следующее утро некоторые пары вернулись в Италию – самые обеспеченные, у кого хватало денег, чтобы лишний раз слетать домой и вернуться к субботе. Остальные, в том числе и мы, слонялись по гостинице, растерянные и в то же время полные надежды. Казалось, мы участвуем в каком-то молчаливом состязании.

Два дня нам пришлось просидеть в номере из-за снежной бури. Порывы ветра были такими сильными, что скрипели оконные стекла. Этот ветер назывался «буран», а снежные завихрения – «пурга». Берна почему-то рассмешило это слово, он без конца повторял его. А я не находила его забавным. Я не могла ничем себя занять. Просто лежала на кровати, сложив руки на животе, и разглядывала пятна от сырости на обоях, пытаясь угадать их изначальный цвет. У кровати сидел Берн и читал «Белую гвардию», весь без остатка отдаваясь чтению, как умел он один. Иногда он декламировал какой-нибудь отрывок вслух, а затем подчеркивал карандашом строки, которые произвели на него такое сильное впечатление.

На третий день, накануне имплантации, над городом засияло солнце, холодное, но ослепительное из-за лежавшего кругом снега. Васса ждала нас в вестибюле, чтобы отвезти на экскурсию. Я не хотела, но Берн стал меня уговаривать: почему бы и нет,